Тут однажды читаю на каком-то сайте, что дети к себе трепетного отношения требуют, и думаю, вон оно как убедительно излагает автор. Главное, мол, не ограничивать их фантазию, а то в стране и без того катастрофическая недостача творческих личностей. Совсем без них скоро останемся. Хана нам тогда бесповоротная. «Во, - мозгую, - правильно люди пишут». Не, в самом деле, как раскинешься мыслью…
Помню себя вот в нежном возрасте. Иду под вечер как-то с закадыкой своим Валькой Зарудневым по набережной пруда и вижу у лодочной станции снежный занос намело прошлой ночью. Кому как, а мне стукает в темечко типа, а что, если за тем заносом засели... Нет, врать не буду, кто там засел толком не определился, но, что это были на всю голову отмороженные иностранные канальи, это уж как пить дать. Затаились гады и в ус себе не дуют.
Как выбить оттуда их? Не в лоб же лезть на их пулеметы. По-пластунски подбираться придется, в обход, чтоб с тылу неожиданно налететь. Такой в одночасье план созрел у меня в голове. Говорю закадыке:
- Укрепрайон брать нам придется, - и машу рукой в сторону подозрительного сугроба.
Валька в задумчивость впал. Не то чтобы он совсем уж тормоз был, нет. Нормальный такой дружбан. Только не сразу в некоторые темы кой-когда въезжал.
- Чего куксишься? – спрашиваю. – Представь, у нас приказ.
Дошло до него, наконец, что к чему, сдвигает сурово он брови и буркает:
- Ну.
Поползли мы, значит, по нехоженому снегу. Непростое оказалось это дело. Башмаки он напрочь забил, за пазуху залез и вообще куда только можно. Да ладно бы забивался, так нет, он еще и таял. Но куда денешься – на войне, как на войне. Короче, подловил я момент, скомандовал:
- За мной! – и кричу. – Ура!
Никто из тех головорезов, что там засели, и пикнуть не успел. В два счета выбили из укрытия. К тому времени, надо сказать, мы основательно подмокли, а на улице, ничего себе, мороз двадцать с хвостиком. Ну, и побежали в подъезд греться. Свои пальто на батарею навесили, а сами обсуждать досконально, как ловко мы задание выполнили.
Вот только утром ни с того ни с сего, на тебе, температура под тридцать девять у меня подскочила. Что ты будешь делать! Только и осталось, что вообразить, будто бы ранен я тяжело во вчерашнем бою. В школу не пошел, конечно, мать напоила какими-то зельями, а отец перед уходом на работу ободряющую насмешку надо мной сделал, опять, мол, носом захлюпал. Закаляться пора тебе - горя б тогда не знал.
Что тут ответишь! Дела другого у родителя нет, как грузить меня проблемами. Точно у меня без того их мало! А тон-то, тон: словно я неполноценный какой-то.
Хотя, если пораскинуть мозгами… Нет, в самом деле, неплохо бы от простуд избавиться. Да так, чтоб никакой холод нипочем был. Точно, оклемаюсь, решил я, и начну вначале утром водой обливаться, а потом купаться зимой стану. Нет, а чё? Клево-то как: холодрыга, морозец нехилый - в шубе не жарко, а ты себе как ни в чем ни бывало фыркаешь в проруби, и вид такой, будто не замечаешь изумленных глаз всяческих зевак. А когда из воды вылезешь, накинешь на плечи полотенце и вразвалочку босиком по снегу идешь с независимым видом своей дорогой и всё тебе по барабану. Прикольно-то как не заморачиваться погодой!
Вдруг меня будто током бьёт. Ёлы-палы, про закалку отец сказал – значит, точно подвох здесь присутствует. Явно, что-то не то тут, а я, дурачок, чуть не купился на заманчивые картинки. Вовремя, хорошо, спохватился. Забыл, что ухо востро всякий час с родаками держать приходится. Они те еще фрукты - взрослые! Хлебом их не корми, только дай тебе жизнь на невообразимо скучный манер устроить.
Записки из мертвого дома,
Где все до смешного знакомо,
Вот только смеяться грешно —
Из дома, где взрослые дети
Едва ли уже не столетье,
Как вены, вскрывают окно.
По-прежнему столпотвореньем
Заверчена с тем же терпеньем
Москва, громоздясь над страной.
В провинции вечером длинным
По-прежнему катится ливнем
Заливистый, полублатной.
Не зря меня стуком колесным —
Манящим, назойливым, косным —
Легко до смешного увлечь.
Милее домашние стены,
Когда под рукой — перемены,
И вчуже — отчетливей речь.
Небось нам и родина снится,
Когда за окном — заграница,
И слезы струятся в тетрадь.
И пусть себе снится, хвороба.
Люби ее, милый, до гроба:
На воле — вольней выбирать...
А мне из-под спуда и гнета
Все снится — лишь рев самолета,
Пространства земное родство.
И это, поверь, лицедейство —
Что будто бы некуда деться,
Сбежать от себя самого.
Да сам то я кто? И на что нам
Концерты для лая со шмоном —
Наследникам воли земной?
До самой моей сердцевины
Сквозных акведуков руины,
И вересковые равнины,
И — родина, Боже Ты Мой...
1983
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
