Мы с Витьком сидели на скамейке нашего двора. Двор состовляли два дома барачного типа, коридорной системы, с большими кухнями.
Вечернее солнце ласково припекало, мы лениво перебрасовались словами. Мне предстояла военная служба. А вот Витёк сумел, отмотаться от армии, и уговаривал меня помочь мне в этом неправедном деле, но я наотрез отказался. Мне хотелось перемен, новых впечатлений. Служба меня не пугала и я жил в ожидании призыва, радуясь жизни.
Женщины мелькали в окнах кухонь, готовя ужин для своих близких, не обращая на нас внимания.
Мимо, позванивая, прошёл трамвай, сверкнув стёклами вагонных окон. И вдруг мы замерли, уставившись на двух парней, вошедших в наш двор. По московским неписанным правилам вход во двор чужим был небезопасен. Но это было не самым главным. Главное было в другом. Один из них радостно и торжественно нёс в руках огромный букет. Букет был не только огромным, он был ярким, из разных красивых цветов. От этой яркости рябило в глазах. Нам, конечно, был известно, что в особых случаях женщинам дарят цветы, но чтобы цветы так парадно принести в подарок девушке...
- Зойке!- бросил я.
- Точно ей!- Ощетинившись, согласился Витька. И не говоря ни слова мы двинулись к парням.
- К Зойке?- Спросили мы.
-Да, к Зое,- радостно ответили они.
Рядом была наша пожарная лестница, на кторую мы заберались как воробьи, и пели блатные песни. Букет моментально оказался в наших руках, мы действовали слаженно и синхронно, не говоря ни слова, начали бить ребят этими же цветами, а потом для верности об пожарную лестницу. Изуродованные головки цветов сиротливо лежали на земле. Букета не стало.
Из кухни послышались голоса женщин.
- Это же наши творят!
- Ах! Паразиты! Что же вы делаете!
Мы не обращая внимания на крики женщин развернули парней и дав им по прощальному пинку, вернулись на прежнее место.
Выбежала Зоя. Наша Зояна. Жуть красивая, с распущенными косами, сердито сверкая огромными синими глазами, глазами, которые мы обожали всем двором. Увидев уничтоженный букет, бросилась в нашу сторону.
- Сволочи! Ублюдки!- Кричала она. Мерзавцы! И вцепилась своими коготками, сначало в моё лицо, а потом и в Витькино. Кровь из царапин стекала по нашим скулам.
- Так их Зоя! Мы ещё матерям расскажем. Хулиганы!- возмущённо кричали женщины из кухни.
Мы вырвались из её яростных ногтей и молча прошли мимо зоиных ухажёров, растерянно стоявших возле дворовой калитки.
Зоя не понимала, она не понимала, что этим букетом было задето наше самолюбие.
Мы только сейчас поняли, что можно и девушкам дарить цветы. Но вся обида заключалась в другом, в том, что её обожатели сделали это раньше нас.
Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение,
над сумеречными деревьями звенящие, звенящие голоса,
в сумеречном воздухе пропадающие, затихающие постепенно,
в сумеречном воздухе исчезающие небеса?
Блестящие нити дождя переплетаются среди деревьев
и негромко шумят, и негромко шумят в белесой траве.
Слышишь ли ты голоса, видишь ли ты волосы с красными гребнями,
маленькие ладони, поднятые к мокрой листве?
"Проплывают облака, проплывают облака и гаснут..." -
это дети поют и поют, черные ветви шумят,
голоса взлетают между листьев, между стволов неясных,
в сумеречном воздухе их не обнять, не вернуть назад.
Только мокрые листья летят на ветру, спешат из рощи,
улетают, словно слышат издали какой-то осенний зов.
"Проплывают облака..." - это дети поют ночью, ночью,
от травы до вершин все - биение, все - дрожание голосов.
Проплывают облака, это жизнь проплывает, проходит,
привыкай, привыкай, это смерть мы в себе несем,
среди черных ветвей облака с голосами, с любовью...
"Проплывают облака..." - это дети поют обо всем.
Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение,
блестящие нити дождя переплетаются, звенящие голоса,
возле узких вершин в новых сумерках на мгновение
видишь сызнова, видишь сызнова угасающие небеса?
Проплывают облака, проплывают, проплывают над рощей.
Где-то льется вода, только плакать и петь, вдоль осенних оград,
все рыдать и рыдать, и смотреть все вверх, быть ребенком ночью,
и смотреть все вверх, только плакать и петь, и не знать утрат.
Где-то льется вода, вдоль осенних оград, вдоль деревьев неясных,
в новых сумерках пенье, только плакать и петь, только листья сложить.
Что-то выше нас. Что-то выше нас проплывает и гаснет,
только плакать и петь, только плакать и петь, только жить.
1961
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
