Прочитав «22 июня ровно в 4 часа...» (tovarisz), мне захотелось поделиться своей историей – историей моей семьи. Не о героях фронта, а просто о героях …
Вступление
Когда мама впервые рассказала о моей прабабушке, внутри меня навсегда поселилось чувство восхищения (не судите).
Часть 1. Она
Прабабушка была особенной, красивой женщиной. Я это знаю, несмотря на то, что никогда не видела фотографий, где она молода. Нет, это не попытка выдать желаемое за действительное – этому есть подтверждения.
Много раз сватался князь к моей прабабушке Наталье Трофимовне, и всякий раз получал отказ.
И вот уже нашу страну стала накрывать Великая Октябрьская революция…
Наталья заболела. Князь на коленях умолял уехать вместе заграницу, потому что грядёт ужас…
Опять отказ. Она, будучи из обеспеченной семьи помещика, выбрала себе в мужья «голожопого», «коммуняку недобитого» (с её же слов), а с ним и нелёгкую судьбу.
Часть 2. Война
Прадедушка Александр Яковлевич Маркин был на фронте, а бабушка Наталья, и тоже уже Маркина, ждала его и окончания войны с четырьмя малыми детьми на руках, живя в захваченной немцами деревне под Донецком (Украина).
Спрятав все документы, жители с замершими сердцами выдерживали очередной обыск в своих домах. Так и Наталья, молча смотрела, как один из немцев полез на горку торфа – рыскать. Смотрела, смотрела…, взяла скалку, да и огрела его по спине (донская казачка!). Тот свалился! В недоумении, перепугано хлопая глазами, стал пятиться к выходу… Он ничего не сказал, но более того – ничего и не сделал, даже потом.
Время шло, сопровождаемое попыткой выжить, вроде бы получалось.
Но вот поздней ночью пришёл полицай и сообщил, что на утро несколько семей расстреляют, и они числятся в этом списке. Немцам внешность Натальи – жгучая копна черных волос, синие-синие глаза (русская красавица) – показалась еврейской…
Сразу же погрузив скудные пожитки на тележку, собрав детей, украдкой бежала она из деревни.
Что можно сказать о личности полицая? То ли он был «наш», то ли чувства, которые испытывал к моей прабабушке (ведь ухаживал за ней прежде) заставили его пойти на риск и спасти жизнь Наташе, и её детям? Не знаю.
Путь был страшный. Самую младшую, Веру четырёх лет (мою бабушку), посадили в тележку, остальные дети шли рядом.
Верочка, видя, как мама устала тащить тележку, слезала, цеплялась за её подол, и семенила маленькими ножками, стараясь не отставать за быстрыми шагами старших.
Крохи еды, взятые в спешке, быстро закончились. Питались травой – Наталья варила из лебеды кашку и кормила детей…
Итак, пешком до самого Курска, к родным. (Господи, неужели это возможно?).
Самое страшное было именно там. Под городом - бесконечно жестокие бои, обстрелы не прекращались ни на секунду. Несколько раз в сутки деревня переходила «из рук в руки»: непродолжительное время занимают русские, но вот их уже сменили немцы… Жители то плакали от радости, встречая своих, то прятались от врага в подвалы.
Часть 3. Что вы знаете о Чуде?
«Когда плавилась сталь под огненным солнцем Курской дуги, когда наши бойцы не знали еще,
что они войдут в Кенигсберг и в Берлин, - над раскаленной от боя землей, над танками и пехотой, над тысячами живых и мертвых явилась Она.
Спустя пятьдесят восемь лет после битвы на Курской дуге настоятель храма иконы Знамения Божией Матери Курской епархии священник Петр Пашкевич поведал предание о явлении Пресвятой Богородицы в небе над полем величайшего танкового сражения всех времен. Отец Петр сохранил для нас откровение недавно ушедшего в вечность фронтовика.
- Когда все еще было неясно, когда никто не знал, чья возьмет, Божия Матерь в небе взмахом руки показала - от Москвы - на Запад. Ее видели наши. И победили, погнали фашистов в ту сторону, куда показала в небе Пречистая Дева Мария, безотчетным усилием воли повиновались мановению Ее руки...
Это и был коренной перелом в ходе второй мировой войны. И коренной перелом произошел не только в истории самой жестокой войны, но и в сердцах, в душах тех, кто ушел воевать. А ушла на фронт - вся страна. Россия была спасена молитвами Божией Матери.
...В конце августа 1943-го Курская битва завершилась освобождением Орла, Белгорода и Харькова…
…Мы живем - так хочется верить!
… явилась Богородица над Курском, городом, который дал свое имя переломной, мистической битве Великой Отечественной войны…»
На тот дом, из которого бежала прабабушка с двумя дочерьми и двумя сыновьями, упала бомба… Вот так дважды «безымянный» полицай спас им жизнь (и мне неважно почему).
Документы, правда, сгорели. И Наталья, тяжко работавшая до войны на шахтах Донбасса (вы можете только представить как женщине это давалось), не получала даже пенсию…
А прадедушка её даже в старости ревновал (ну что ж поделать, если на неё заглядывались)!
Послесловие
Это моя история.
Я благодарна всем тем, кто был на фронте и восхищаюсь теми, кто жил в этом ужасе …
Вы умеете рассказывать, Настасия, у Вас получается нажимать на те невидимые педальки в душе, которые отвечают за добрые чувства человека. Это от того, что ничего выдумывать Вы не стали, Вы были искренни. Честно сказать, стихотворение Ваше мне не очень, но это неважно. Зато в прозе у Вас замечательно получилось. Если есть ещё что-то, почитала бы с удовольствием. Удачи Вам и в поэзии, и в прозаическом труде. С уважением. Ксана.
Спасибо, Ксана. Я, правда, искренна! Судьба моей прабабушки во многом необычна. В дальнейшем, для своей семьи, я мечтаю, сделать маленький подарок, описав известные нам факты из её жизни. Раньше было важно не только помнить кто твои предки, но и какими они были. Хочу, чтобы в будущем мои внуки и правнуки «знали своих родных», может это поможет им лучше понять себя…
Здесь, я пока присматриваюсь. Надеюсь, и дальше будет присутствовать желание делиться своим скромным творчеством.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Царь Дакии,
Господень бич,
Аттила, -
Предшественник Железного Хромца,
Рождённого седым,
С кровавым сгустком
В ладони детской, -
Поводырь убийц,
Кормивший смертью с острия меча
Растерзанный и падший мир,
Работник,
Оравший твердь копьём,
Дикарь,
С петель сорвавший дверь Европы, -
Был уродец.
Большеголовый,
Щуплый, как дитя,
Он походил на карлика –
И копоть
Изрубленной мечами смуглоты
На шишковатом лбу его лежала.
Жёг взгляд его, как греческий огонь,
Рыжели волосы его, как ворох
Изломанных орлиных перьев.
Мир
В его ладони детской был, как птица,
Как воробей,
Которого вольна,
Играя, задушить рука ребёнка.
Водоворот его орды крутил
Тьму человечьих щеп,
Всю сволочь мира:
Германец – увалень,
Проныра – беглый раб,
Грек-ренегат, порочный и лукавый,
Косой монгол и вороватый скиф
Кладь громоздили на его телеги.
Костры шипели.
Женщины бранились.
В навозе дети пачкали зады.
Ослы рыдали.
На горбах верблюжьих,
Бродя, скикасало в бурдюках вино.
Косматые лошадки в тороках
Едва тащили, оступаясь, всю
Монастырей разграбленную святость.
Вонючий мул в очёсках гривы нёс
Бесценные закладки папских библий,
И по пути колол ему бока
Украденным клейнодом –
Царским скиптром
Хромой дикарь,
Свою дурную хворь
Одетым в рубища патрицианкам
Даривший снисходительно...
Орда
Шла в золоте,
На кладах почивала!
Один Аттила – голову во сне
Покоил на простой луке сидельной,
Был целомудр,
Пил только воду,
Ел
Отвар ячменный в деревянной чаше.
Он лишь один – диковинный урод –
Не понимал, как хмель врачует сердце,
Как мучит женская любовь,
Как страсть
Сухим морозом тело сотрясает.
Косматый волхв славянский говорил,
Что глядя в зеркало меча, -
Аттила
Провидит будущее,
Тайный смысл
Безмерного течения на Запад
Азийских толп...
И впрямь, Аттила знал
Свою судьбу – водителя народов.
Зажавший плоть в железном кулаке,
В поту ходивший с лейкою кровавой
Над пажитью костей и черепов,
Садовник бед, он жил для урожая,
Собрать который внукам суждено!
Кто знает – где Аттила повстречал
Прелестную парфянскую царевну?
Неведомо!
Кто знает – какова
Она была?
Бог весть.
Но посетило
Аттилу чувство,
И свила любовь
Своё гнездо в его дремучем сердце.
В бревенчатом дубовом терему
Играли свадьбу.
На столах дубовых
Дымилась снедь.
Дубовых скамей ряд
Под грузом ляжек каменных ломился.
Пыланьем факелов,
Мерцаньем плошек
Был озарён тот сумрачный чертог.
Свет ударял в сарматские щиты,
Блуждал в мечах, перекрестивших стены,
Лизал ножи...
Кабанья голова,
На пир ощерясь мёртвыми клыками,
Венчала стол,
И голуби в меду
Дразнили нежностью неизречённой!
Уже скамейки рушились,
Уже
Ребрастый пёс,
Пинаемый ногами,
Лизал блевоту с деревянных ртов
Давно бесчувственных, как брёвна, пьяниц.
Сброд пировал.
Тут колотил шута
Воловьей костью варвар низколобый,
Там хохотал, зажмурив очи, гунн,
Багроволикий и рыжебородый,
Блаженно запустивший пятерню
В копну волос свалявшихся и вшивых.
Звучала брань.
Гудели днища бубнов,
Стонали домбры.
Детским альтом пел
Седой кастрат, бежавший из капеллы.
И длился пир...
А над бесчинством пира,
Над дикой свадьбой,
Очумев в дыму,
Меж закопчённых стен чертога
Летал, на цепь посаженный, орёл –
Полуслепой, встревоженный, тяжёлый.
Он факелы горящие сшибал
Отяжелевшими в плену крылами,
И в лужах гасли уголья, шипя,
И бражников огарки обжигали,
И сброд рычал,
И тень орлиных крыл,
Как тень беды, носилась по чертогу!..
Средь буйства сборища
На грубом троне
Звездой сиял чудовищный жених.
Впервые в жизни сбросив плащ верблюжий
С широких плеч солдата, - он надел
И бронзовые серьги и железный
Венец царя.
Впервые в жизни он
У смуглой кисти застегнул широкий
Серебряный браслет
И в первый раз
Застёжек золочённые жуки
Его хитон пурпуровый пятнали.
Он кубками вливал в себя вино
И мясо жирное терзал руками.
Был потен лоб его.
С блестящих губ
Вдоль подбородка жир бараний стылый,
Белея, тёк на бороду его.
Как у совы полночной,
Округлились
Его, вином налитые глаза.
Его икота била.
Молотками
Гвоздил его железные виски
Всесильный хмель.
В текучих смерчах – чёрных
И пламенных –
Плыл перед ним чертог.
Сквозь черноту и пламя проступали
В глазах подобья шаткие вещей
И рушились в бездонные провалы.
Хмель клал его плашмя,
Хмель наливал
Железом руки,
Темнотой – глазницы,
Но с каменным упрямством дикаря,
Которым он создал себя,
Которым
В долгих битвах изводил врагов,
Дикарь борол и в этом ратоборстве:
Поверженный,
Он поднимался вновь,
Пил, хохотал, и ел, и сквернословил!
Так веселился он.
Казалось, весь
Он хочет выплеснуть себя, как чашу.
Казалось, что единым духом – всю
Он хочет выпить жизнь свою.
Казалось,
Всю мощь души,
Всю тела чистоту
Аттила хочет расточить в разгуле!
Когда ж, шатаясь,
Весь побагровев,
Весь потрясаем диким вожделеньем,
Ступил Аттила на ночной порог
Невесты сокровенного покоя, -
Не кончив песни, замолчал кастрат,
Утихли домбры,
Смолкли крики пира,
И тот порог посыпали пшеном...
Любовь!
Ты дверь, куда мы все стучим,
Путь в то гнездо, где девять кратких лун
Мы, прислонив колени к подбородку,
Блаженно ощущаем бытие,
Ещё не отягчённое сознаньем!..
Ночь шла.
Как вдруг
Из брачного чертога
К пирующим донёсся женский вопль...
Валя столы,
Гудя пчелиным роем,
Толпою свадьба ринулась туда,
Взломала дверь и замерла у входа:
Мерцал ночник.
У ложа на ковре,
Закинув голову, лежал Аттила.
Он умирал.
Икая и хрипя,
Он скрёб ковёр и поводил ногами,
Как бы отталкивая смерть.
Зрачки
Остеклкневшие свои уставя
На ком-то зримом одному ему,
Он коченел,
Мертвел и ужасался.
И если бы все полчища его,
Звеня мечами, кинулись на помощь
К нему,
И плотно б сдвинули щиты,
И копьями б его загородили, -
Раздвинув копья,
Разведя щиты,
Прошёл бы среди них его противник,
За шиворот поднял бы дикаря,
Поставил бы на страшный поединок
И поборол бы вновь...
Так он лежал,
Весь расточённый,
Весь опустошённый
И двигал шеей,
Как бы удивлён,
Что руки смерти
Крепче рук Аттилы.
Так сердца взрывчатая полнота
Разорвала воловью оболочку –
И он погиб,
И женщина была
В его пути тем камнем, о который
Споткнулась жизнь его на всём скаку!
Мерцал ночник,
И девушка в углу,
Стуча зубами,
Молча содрогалась.
Как спирт и сахар, тёк в окно рассвет,
Кричал петух.
И выпитая чаша
У ног вождя валялась на полу,
И сам он был – как выпитая чаша.
Тогда была отведена река,
Кремнистое и гальчатое русло
Обнажено лопатами, -
И в нём
Была рабами вырыта могила.
Волы в ярмах, украшенных цветами,
Торжественно везли один в другом –
Гроб золотой, серебряный и медный.
И в третьем –
Самом маленьком гробу –
Уродливый,
Немой,
Большеголовый
Покоился невиданный мертвец.
Сыграли тризну, и вождя зарыли.
Разравнивая холм,
Над ним прошли
Бесчисленные полчища азийцев,
Реку вернули в прежнее русло,
Рабов зарезали
И скрылись в степи.
И чёрная
Властительная ночь,
В оправе грубых северных созвездий,
Осела крепким
Угольным пластом,
Крылом совы простёрлась над могилой.
1933, 1940
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.