Учил я как-то стихи.
Надо сказать что класс попался шумный, беспокойный.
Учишь их учишь, разучиваешь, а они –
то Хайку в туалет просится ( девочка – дочка видного японского коммуниста Танку Нагаута , переживает что она очень маленькая и ее никто не понимает).
То Ямб харкается в Хорея, сцепятся – аж жуть! Летят по сторонам слоги да отдельные междометия, бьют друг друга томиками Бродского, а иногда и до рассогласования глаголов у них доходит…Срифмуешь их – вслух ласково, про себя матерно, и рассадишь по разным полкам…а Ямба в угол дополнительно…потом сам себя начинаешь бранить
за жесткость – он ведь, бедняжка, пятистопный родился…
Ажанбеман дергает за косички маленькую Дактиль, а когда она, пунцовея от смущения, оборачивается, ловко перебегает на другую строчку…ох уж эти мне дети французских иммигрантов…А то что он во всЕх словАх ударения на последнИй слОг ДелаЕт…не знаешь уже как с этим бороться.
Гекзаметр – мальчик конечно прилежный, но уж больно тяжеловесный( сказывается освобождение от физкультуры) и многословный…как начнет про свою Грецию древнюю-то канючить, ну вот вынь ему да и положь ее! Хоть портрет Гомера вон выноси…
Амфик Брахов – ученик такой норовистый, сложный.Если не сказать трехсложный.
Как что не по нему, дядю всё грозится позвать, Анапеста Петровича, видного какого-то начальника.
А вот Валерик Лимерик – мальчонка веселый, прямо вот крестик, не то чтобы нолик, что-то щебечет,хоть ты там тресни, жаль что вот папа его – алкоголик.Да, вот такой он мальчонка веселый.
Из Ирландии…
Проказник кстати – положил он как-то стихи Маяковского на лесенку, так вот потом стихи у того лесенкой-то и складывались…
А вообще класс у меня был дружный, хоть и хулиганистый .
Помнится, маленький мальчик ( не помню фамилии) нашел пулемет,
Всем классом ржали, так весело, вот.С ним вообще постоянно что-то происходило
- то на дно унитаза провалится, то пальцы в розетку сунет.Бедовый какой-то.
Но дети его любили!!! Про все его выходки слово в слово друг другу расказывали.
Прямо харизматический лидер местной молодежи…
Или вот братья Матерщинниковы-Виршины как-то уборщице нашей, Сцилле Харибдовне, в пирожки порошков подсыпали! Ох, бабуля на них в гневе частушками-то нецензурными как давай сыпать! Аж прохожие останавливались у открытого окна, послушать, припасть к роднику народному…Повысила, понимаешь, резко багаж детских знаний.
(бабка кстати, ой как непроста - в свое время самого Троцкого лыжной палкой в перепалке зашибла).
Но при всём при том – какие обсуждения у нас были!Какие споры до хрипоты!
На тему, например «Финальная стадия окончательного этапа последней стадии корректры произведенея» или там «Ботинки-полуботинки. Новый уровень неочевидных рифм» или «Размер.Так ли он важен»? ( девочки кстати почему-то краснели при произнесении темы доклада). Красота просто.
А самое классное было – вечером останешься разбирать творения-то учеников-то, пока все умляуты над U да надстрочия надо О расставишь , да яти с ижицами вычеркнешь к едреной фене…Махнешь рукой – да полезешь в сейф за потаенной бутылочкой коньяка.
Позовешь в нарушение правил директора Гиперболу Синекдоховну да красотку Аллегорию с кафедры Непрямого Воздействия – хряпнете вы по писят за изящную словесность да за неоскудение и могучесть языка, и смотрите задумчиво в окно, на улицу, где –
Зверинец коммунальный вымер.
Но в семь утра на кухню в бигуди
Выходит тетя Женя и Владимир
Иванович с русалкой на груди.
Почесывая рыжие подмышки,
Вития замороченной жене
Отцеживает свысока излишки
Премудрости газетной. В стороне
Спросонья чистит мелкую картошку
Океанолог Эрик Ажажа -
Он только из Борнео.
Понемножку
Многоголосый гомон этажа
Восходит к поднебесью, чтобы через
Лет двадцать разродиться наконец,
Заполонить мне музыкою череп
И сердце озадачить.
Мой отец,
Железом завалив полкоридора,
Мне чинит двухколесный в том углу,
Где тримушки рассеянного Тёра
Шуршали всю ангину. На полу -
Ключи, колеса, гайки. Это было,
Поэтому мне мило даже мыло
С налипшим волосом...
У нас всего
В избытке: фальши, сплетен, древесины,
Разлуки, канцтоваров. Много хуже
Со счастьем, вроде проще апельсина,
Ан нет его. Есть мненье, что его
Нет вообще, ах, вот оно в чем дело.
Давай живи, смотри не умирай.
Распахнут настежь том прекрасной прозы,
Вовеки не написанной тобой.
Толпою придорожные березы
Бегут и опрокинутой толпой
Стремглав уходят в зеркало вагона.
С утра в ушах стоит галдеж ворон.
С локомотивом мокрая ворона
Тягается, и головной вагон
Теряется в неведомых пределах.
Дожить до оглавления, до белых
Мух осени. В начале букваря
Отец бежит вдоль изгороди сада
Вслед за велосипедом, чтобы чадо
Не сверзилось на гравий пустыря.
Сдается мне, я старюсь. Попугаев
И без меня хватает. Стыдно мне
Мусолить малолетство, пусть Катаев,
Засахаренный в старческой слюне,
Сюсюкает. Дались мне эти черти
С ободранных обоев или слизни
На дачном частоколе, но гудит
Там, за спиной, такая пропасть смерти,
Которая посередине жизни
Уже в глаза внимательно глядит.
1981
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
