Нет такой глупости, которой бы не рукоплескали, и такого глупца, что не прослыл бы великим человеком, или великого человека, которого не обзывали бы кретином
Учил я как-то стихи.
Надо сказать что класс попался шумный, беспокойный.
Учишь их учишь, разучиваешь, а они –
то Хайку в туалет просится ( девочка – дочка видного японского коммуниста Танку Нагаута , переживает что она очень маленькая и ее никто не понимает).
То Ямб харкается в Хорея, сцепятся – аж жуть! Летят по сторонам слоги да отдельные междометия, бьют друг друга томиками Бродского, а иногда и до рассогласования глаголов у них доходит…Срифмуешь их – вслух ласково, про себя матерно, и рассадишь по разным полкам…а Ямба в угол дополнительно…потом сам себя начинаешь бранить
за жесткость – он ведь, бедняжка, пятистопный родился…
Ажанбеман дергает за косички маленькую Дактиль, а когда она, пунцовея от смущения, оборачивается, ловко перебегает на другую строчку…ох уж эти мне дети французских иммигрантов…А то что он во всЕх словАх ударения на последнИй слОг ДелаЕт…не знаешь уже как с этим бороться.
Гекзаметр – мальчик конечно прилежный, но уж больно тяжеловесный( сказывается освобождение от физкультуры) и многословный…как начнет про свою Грецию древнюю-то канючить, ну вот вынь ему да и положь ее! Хоть портрет Гомера вон выноси…
Амфик Брахов – ученик такой норовистый, сложный.Если не сказать трехсложный.
Как что не по нему, дядю всё грозится позвать, Анапеста Петровича, видного какого-то начальника.
А вот Валерик Лимерик – мальчонка веселый, прямо вот крестик, не то чтобы нолик, что-то щебечет,хоть ты там тресни, жаль что вот папа его – алкоголик.Да, вот такой он мальчонка веселый.
Из Ирландии…
Проказник кстати – положил он как-то стихи Маяковского на лесенку, так вот потом стихи у того лесенкой-то и складывались…
А вообще класс у меня был дружный, хоть и хулиганистый .
Помнится, маленький мальчик ( не помню фамилии) нашел пулемет,
Всем классом ржали, так весело, вот.С ним вообще постоянно что-то происходило
- то на дно унитаза провалится, то пальцы в розетку сунет.Бедовый какой-то.
Но дети его любили!!! Про все его выходки слово в слово друг другу расказывали.
Прямо харизматический лидер местной молодежи…
Или вот братья Матерщинниковы-Виршины как-то уборщице нашей, Сцилле Харибдовне, в пирожки порошков подсыпали! Ох, бабуля на них в гневе частушками-то нецензурными как давай сыпать! Аж прохожие останавливались у открытого окна, послушать, припасть к роднику народному…Повысила, понимаешь, резко багаж детских знаний.
(бабка кстати, ой как непроста - в свое время самого Троцкого лыжной палкой в перепалке зашибла).
Но при всём при том – какие обсуждения у нас были!Какие споры до хрипоты!
На тему, например «Финальная стадия окончательного этапа последней стадии корректры произведенея» или там «Ботинки-полуботинки. Новый уровень неочевидных рифм» или «Размер.Так ли он важен»? ( девочки кстати почему-то краснели при произнесении темы доклада). Красота просто.
А самое классное было – вечером останешься разбирать творения-то учеников-то, пока все умляуты над U да надстрочия надо О расставишь , да яти с ижицами вычеркнешь к едреной фене…Махнешь рукой – да полезешь в сейф за потаенной бутылочкой коньяка.
Позовешь в нарушение правил директора Гиперболу Синекдоховну да красотку Аллегорию с кафедры Непрямого Воздействия – хряпнете вы по писят за изящную словесность да за неоскудение и могучесть языка, и смотрите задумчиво в окно, на улицу, где –
На полярных морях и на южных,
По изгибам зеленых зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.
Быстрокрылых ведут капитаны,
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель,
Чья не пылью затерянных хартий, —
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь
И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт,
Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.
Пусть безумствует море и хлещет,
Гребни волн поднялись в небеса,
Ни один пред грозой не трепещет,
Ни один не свернет паруса.
Разве трусам даны эти руки,
Этот острый, уверенный взгляд
Что умеет на вражьи фелуки
Неожиданно бросить фрегат,
Меткой пулей, острогой железной
Настигать исполинских китов
И приметить в ночи многозвездной
Охранительный свет маяков?
II
Вы все, паладины Зеленого Храма,
Над пасмурным морем следившие румб,
Гонзальво и Кук, Лаперуз и де-Гама,
Мечтатель и царь, генуэзец Колумб!
Ганнон Карфагенянин, князь Сенегамбий,
Синдбад-Мореход и могучий Улисс,
О ваших победах гремят в дифирамбе
Седые валы, набегая на мыс!
А вы, королевские псы, флибустьеры,
Хранившие золото в темном порту,
Скитальцы арабы, искатели веры
И первые люди на первом плоту!
И все, кто дерзает, кто хочет, кто ищет,
Кому опостылели страны отцов,
Кто дерзко хохочет, насмешливо свищет,
Внимая заветам седых мудрецов!
Как странно, как сладко входить в ваши грезы,
Заветные ваши шептать имена,
И вдруг догадаться, какие наркозы
Когда-то рождала для вас глубина!
И кажется — в мире, как прежде, есть страны,
Куда не ступала людская нога,
Где в солнечных рощах живут великаны
И светят в прозрачной воде жемчуга.
С деревьев стекают душистые смолы,
Узорные листья лепечут: «Скорей,
Здесь реют червонного золота пчелы,
Здесь розы краснее, чем пурпур царей!»
И карлики с птицами спорят за гнезда,
И нежен у девушек профиль лица…
Как будто не все пересчитаны звезды,
Как будто наш мир не открыт до конца!
III
Только глянет сквозь утесы
Королевский старый форт,
Как веселые матросы
Поспешат в знакомый порт.
Там, хватив в таверне сидру,
Речь ведет болтливый дед,
Что сразить морскую гидру
Может черный арбалет.
Темнокожие мулатки
И гадают, и поют,
И несется запах сладкий
От готовящихся блюд.
А в заплеванных тавернах
От заката до утра
Мечут ряд колод неверных
Завитые шулера.
Хорошо по докам порта
И слоняться, и лежать,
И с солдатами из форта
Ночью драки затевать.
Иль у знатных иностранок
Дерзко выклянчить два су,
Продавать им обезьянок
С медным обручем в носу.
А потом бледнеть от злости,
Амулет зажать в полу,
Всё проигрывая в кости
На затоптанном полу.
Но смолкает зов дурмана,
Пьяных слов бессвязный лет,
Только рупор капитана
Их к отплытью призовет.
IV
Но в мире есть иные области,
Луной мучительной томимы.
Для высшей силы, высшей доблести
Они навек недостижимы.
Там волны с блесками и всплесками
Непрекращаемого танца,
И там летит скачками резкими
Корабль Летучего Голландца.
Ни риф, ни мель ему не встретятся,
Но, знак печали и несчастий,
Огни святого Эльма светятся,
Усеяв борт его и снасти.
Сам капитан, скользя над бездною,
За шляпу держится рукою,
Окровавленной, но железною.
В штурвал вцепляется — другою.
Как смерть, бледны его товарищи,
У всех одна и та же дума.
Так смотрят трупы на пожарище,
Невыразимо и угрюмо.
И если в час прозрачный, утренний
Пловцы в морях его встречали,
Их вечно мучил голос внутренний
Слепым предвестием печали.
Ватаге буйной и воинственной
Так много сложено историй,
Но всех страшней и всех таинственней
Для смелых пенителей моря —
О том, что где-то есть окраина —
Туда, за тропик Козерога!—
Где капитана с ликом Каина
Легла ужасная дорога.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
