Век живи (а лучше полтора!), век познавай что-то новое. Вот товарищ поэт при всём богатстве своего лексикона сподобился узнать новое словосочетание.
А именно «давальческие материалы».
И означает оно «материалы (мануфактура и прочее), предоставленные заказчиком».
А не то, что вы, господа гусары, подумали. Папрашу вас!
И вот навело меня это на размышления о двойном значении многих слов.
Вот, скажем, вульгаризм «охренительно» или «охренеть» - нетушки, и не вульгаризм вовсе!
Это обозначение цвета или процесса пожелтения и пооранжевения чего-то.
Охренеть – покрыться охрой.
Охра же это оттенки цвета от светло-жёлтого до коричнево-жёлтого и тёмно-жёлтого.
Поэтому, милые дамы и уважаемые господа, а также дорогие товарищи, рад вам сообщить.
Золотая осень это охренительная пора!
Когда листва повсеместно охреневает.
А восхищенные гомо сапиенс охреневают, глядя на охреневшую листву.
Примеры из литературы:
«Охренеть можно!» - воскликнул Веспасиан Евграфович, взобравшись на пригорок и окинув взглядом осенний лес.
«Как же всё охренело охрененно!» - восхищенно добавил он.
Охреневшие осенние листья в тихом сентябрьском лесу, продолжали кружиться в чарующем вальсе, устремляясь к своим собратьям внизу...»
(Голосом Бывалого) Хрен - это вам не охра!
Есть вполне приличное и привычное слово "охрить" и даже "подохрить" у художников и маляров.
Вот вы знаете, уважаемый тов. Меч, много такого можно вспомнить.
Скажем, когда-то я считал слово "похерить" этаким залихватским озорным хулиганизмом, а ведь это всего-навсего "поставить крест" или "перечеркнуть".
А наверное, ещё есть и слово "подохрительный" - скажем, сомнительно выглядящий гражданин в жёлтых брюках!
А уж гражданин в жёлтой юбке выглядит подохрительно втройне!)))
Гражданин в желтой юбке - не наш гражданин однозначно. Таким гражданинам мы не рады. Мы за здоровую семью, без подозрительной желтизны
Аминь! Уж лучше "охранители" - те, кто бдят, дабы не допустить этой самой охряной желтизны)))
(Киавает:) Амитабха Буцу.
Кстати об охре и похоронах. Совершенно неприлично древние люди, часто хоронили родичей обильно осыпая покойников охрой. Совпадение?
Quién sabe, camarada Espado, quién sabe...
А так интересный факт, спасибо!
Весьма познавательно)
Виталий, мне кажется, у тебя бы классно получались патриотические стихи.) Ты настоящий)
Луиза, надо внимательнее изучать творческое наследие нашего юного дарования.
Есть их у меня. И многажды)))
Отправил ссылки по-сибирски - на электрическую почту!
1 - это 25)))
25 оттенков единицы?:)))
Любая пустота это форма.
Любая единица - потенциально двадцать пять!)))
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Провинция справляет Рождество.
Дворец Наместника увит омелой,
и факелы дымятся у крыльца.
В проулках - толчея и озорство.
Веселый, праздный, грязный, очумелый
народ толпится позади дворца.
Наместник болен. Лежа на одре,
покрытый шалью, взятой в Альказаре,
где он служил, он размышляет о
жене и о своем секретаре,
внизу гостей приветствующих в зале.
Едва ли он ревнует. Для него
сейчас важней замкнуться в скорлупе
болезней, снов, отсрочки перевода
на службу в Метрополию. Зане
он знает, что для праздника толпе
совсем не обязательна свобода;
по этой же причине и жене
он позволяет изменять. О чем
он думал бы, когда б его не грызли
тоска, припадки? Если бы любил?
Невольно зябко поводя плечом,
он гонит прочь пугающие мысли.
...Веселье в зале умеряет пыл,
но все же длится. Сильно опьянев,
вожди племен стеклянными глазами
взирают в даль, лишенную врага.
Их зубы, выражавшие их гнев,
как колесо, что сжато тормозами,
застряли на улыбке, и слуга
подкладывает пищу им. Во сне
кричит купец. Звучат обрывки песен.
Жена Наместника с секретарем
выскальзывают в сад. И на стене
орел имперский, выклевавший печень
Наместника, глядит нетопырем...
И я, писатель, повидавший свет,
пересекавший на осле экватор,
смотрю в окно на спящие холмы
и думаю о сходстве наших бед:
его не хочет видеть Император,
меня - мой сын и Цинтия. И мы,
мы здесь и сгинем. Горькую судьбу
гордыня не возвысит до улики,
что отошли от образа Творца.
Все будут одинаковы в гробу.
Так будем хоть при жизни разнолики!
Зачем куда-то рваться из дворца -
отчизне мы не судьи. Меч суда
погрязнет в нашем собственном позоре:
наследники и власть в чужих руках.
Как хорошо, что не плывут суда!
Как хорошо, что замерзает море!
Как хорошо, что птицы в облаках
субтильны для столь тягостных телес!
Такого не поставишь в укоризну.
Но может быть находится как раз
к их голосам в пропорции наш вес.
Пускай летят поэтому в отчизну.
Пускай орут поэтому за нас.
Отечество... чужие господа
у Цинтии в гостях над колыбелью
склоняются, как новые волхвы.
Младенец дремлет. Теплится звезда,
как уголь под остывшею купелью.
И гости, не коснувшись головы,
нимб заменяют ореолом лжи,
а непорочное зачатье - сплетней,
фигурой умолчанья об отце...
Дворец пустеет. Гаснут этажи.
Один. Другой. И, наконец, последний.
И только два окна во всем дворце
горят: мое, где, к факелу спиной,
смотрю, как диск луны по редколесью
скользит и вижу - Цинтию, снега;
Наместника, который за стеной
всю ночь безмолвно борется с болезнью
и жжет огонь, чтоб различить врага.
Враг отступает. Жидкий свет зари,
чуть занимаясь на Востоке мира,
вползает в окна, норовя взглянуть
на то, что совершается внутри,
и, натыкаясь на остатки пира,
колеблется. Но продолжает путь.
январь 1968, Паланга
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.