В ржавом свете заката по маковку искупав,
топит светило из жалости день кутенком в ведре.
Вечерело.
Город идет с работы плотно, шершаво, к рукаву рукав,
жесткие линии взглядов проводами –
словно элладовы стрелы –
бьют напрямую во встречных, витрины, рекламу, троллейбусы, – ток
перенося и мыслей стремительность и краткозвонность.
Звонко подковами щелкнет дверей закрывающий чмок –
змеи подземные сыты, шуршат и уносятся снова и снова…
Нова в наземном невырии только живая вода,
точит по капле – известная пытка восточная – точит и точит
ночь-древоточец иллюминацию, окна, совы крики да
звезды на завтрак неспешно клюет зарвавшийся кочет.
День под щитом Афины организованно делает ночь,
делает ноги всепоглощающий черный в свою квадратуру
окна, небо неряшливо наскоро крепит облачный скотч
на дательный – клеится это к чему? – Контражуру.
Глядя на эту феерию, кисточку взгляда в память макнув,
рисуешь себя богиней в шлеме, с копьем и эгидой.
Милая, здесь нам не Греция, минимум, это трагедия-буфф,
максимум — осень и молью столетий сюжетец побитый.