Нестерпимо по нерву проводит рука
Незаточенным ногтем, а будто по струнам,
За водой и хандрой посылает сестру на
Колодец, в который летят жемчуга
Холодеющей осени, стылой тоски
Набежало, накапало до середины.
Пробежался по клавишам вздох лебединый
И затих под сверкающей крышкой доски.
Я же помню сияние дьявольских глаз
Под бездонные трели поющего лета
И подушечек нервных твоих аллегретто,
Вензелями сплетённые сны напоказ.
Наш стремительный острый, как пик, акростих
Был коротким, но из категории экстра.
Та мелодия в Вашей тетради, маэстро,
Зашифрована в сломанных пальцах моих.
Меня любила врач-нарколог,
Звала к отбою в кабинет.
И фельдшер, синий от наколок,
Во всем держал со мной совет.
Я был работником таланта
С простой гитарой на ремне.
Моя девятая палата
Души не чаяла во мне.
Хоть был я вовсе не политик,
Меня считали головой
И прогрессивный паралитик,
И параноик бытовой.
И самый дохлый кататоник
Вставал по слову моему,
Когда, присев на подоконник,
Я заводил про Колыму.
Мне странный свет оттуда льется:
Февральский снег на языке,
Провал московского колодца,
Халат, и двери на замке.
Студенты, дворники, крестьяне,
Ребята нашего двора
Приказывали: "Пой, Бояне!" –
И я старался на ура.
Мне сестры спирта наливали
И целовали без стыда.
Моих соседей обмывали
И увозили навсегда.
А звезды осени неблизкой
Летели с облачных подвод
Над той больницею люблинской,
Где я лечился целый год.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
