люди, висящие скрепками
на дереве, целующем айсбергами корней
звёздный румянец,
опадают вечером,
когда в доме холодно,
а на родной спине
показывают синоптиков
или другую сторону
старика малевича
люди, зажигающие медведиц,
отлучающие их от детёнышей,
удирающих из небесных песочниц
с сотней пассажиров в уютном брюшке,
опадают вечером,
когда на улице холодно
и ни одно такси
не останавливается
на светофорном пульсе
возле киоска
люди, отоваривающиеся у метеоров,
потерявших голову от деревьев
карликовых равнин
и занудных ущелий,
опадают вечером,
когда в их пальцах
не разглядеть
ни одного
натюрцисса,
не то что – лотос…
но их подбирают,
их всё-таки подбирают,
как безумные пятаки,
выпавшие из подкладки луны
вместе с магнитом,
спрятанным в их же
сердце
… холодные эдварды,
мрачные парикмахерши –
земля, пытающаяся обокрасть небо
ещё на один саван,
щёлкает своими ножницами,
щёлкает своими тёплыми ножницами,
щёлкает своими сердечными ножницами,
приручая людей,
которые падают…
и
вечером,
каждым вечером ,
каждым холодным вечером
на моей коже
проступают царапинки
от этих ножниц –
и –
расширяются,
услышав,
как люди,
которые падают,
расходятся,
заметая за собой следы
сломанным зонтиком,
словно огромной скрипкой,
царапающей манку слёз…
В какой бы пух и прах он нынче ни рядился.
Под мрамор, под орех...
Я город разлюбил, в котором я родился.
Наверно, это грех.
На зеркало пенять — не отрицаю — неча.
И неча толковать.
Не жалобясь. не злясь, не плача, не переча,
вещички паковать.
Ты «зеркало» сказал, ты перепутал что-то.
Проточная вода.
Проточная вода с казённого учета
бежит, как ото льда.
Ей тошно поддавать всем этим гидрам, домнам
и рвётся из клешней.
А отражать в себе страдальца с ликом томным
ей во сто крат тошней.
Другого подавай, а этот... этот спёкся.
Ей хочется балов.
Шампанского, интриг, кокоса, а не кокса.
И музыки без слов.
Ну что же, добрый путь, живи в ином пейзаже
легко и кочево.
И я на последях па зимней распродаже
заначил кой-чего.
Нам больше не носить обносков живописных,
вельвет и габардин.
Предание огню предписано па тризнах.
И мы ль не предадим?
В огне чадит тряпьё и лопается тара.
Товарищ, костровой,
поярче разведи, чтоб нам оно предстало
с прощальной остротой.
Всё прошлое, и вся в окурках и отходах,
лилейных лепестках,
на водах рожениц и на запретных водах,
кисельных берегах,
закрученная жизнь. Как бритва на резинке.
И что нам наколоть
па память, на помин... Кончаются поминки.
Довольно чушь молоть.
1993
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
