Фритюрница. Сало. Мор лука. Гудят соловьи.
Соломинка. Ранка на сердце - томатною пастой...
Лови же мгновенье, пока в унитаз не... лови!
Ваяй свой блокбастер!
За них ведь и платят - сторицей. Старухой. Трухой.
Водицей копытц и шампунем в халяве халявным.
- ты будешь бегущей по лезвию рваной строкой,
ты будешь по плану развеянным вольненьким планом!
ты будешь гулять, как гуляют пропащие псы,
ты будешь хотеть, как не хочет сантехник - на лапу,
ты будешь сосать сизоватые слёзы сосны,
которую дятел до гроба сту-стуком залапал...
Фрилансер своих бессеребрянных чёрных колец-
кудряшек, термометр кошек, подохших под Кразом!
Пока Родион убивает бездомных овец,
пока разлагается в вазах зелёное мясо
чужих (тех, что - фраки, фри-трахи, фломастеры под
смешным колпачком из соломенных солнечных пятен),
ты будешь чужим башмачкам марсианский ремонт
сулить за улыбку, а может быть, даже - бесплатно.
Ты будешь не знать, что ты знаешь, что свечка - горит,
и воском стекать в выключатель, бокалом ромашек
дробиться о пульс его, плюнув на бред и артрит,
и пропуск в спасенные плети живильных рубашек, -
и выключишь свет электрический в этой свече.
Таблетку "каникулы" матери сунешь в ладошку...
И, шлёпнув себя же по попе, по-киллерски, шлёпнешь зачем-
то потом ещё раз, но уже - пофиглог на обложку.
И вот - "Эгегей,я русалочка!.." - "Здравствуйте Вам!",
на все айлавью, и лавэ, и тэ дэ положивши,
почувствуешь, как же шагрень хороша - как трава,
но что её толку - слепым вурдалакам ожившим?
Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето.
С дроботом мелким расходятся улицы в чоботах узких железных.
В черной оспе блаженствуют кольца бульваров...
Нет на Москву и ночью угомону,
Когда покой бежит из-под копыт...
Ты скажешь - где-то там на полигоне
Два клоуна засели - Бим и Бом,
И в ход пошли гребенки, молоточки,
То слышится гармоника губная,
То детское молочное пьянино:
- До-ре-ми-фа
И соль-фа-ми-ре-до.
Бывало, я, как помоложе, выйду
В проклеенном резиновом пальто
В широкую разлапицу бульваров,
Где спичечные ножки цыганочки в подоле бьются длинном,
Где арестованный медведь гуляет -
Самой природы вечный меньшевик.
И пахло до отказу лавровишней...
Куда же ты? Ни лавров нет, ни вишен...
Я подтяну бутылочную гирьку
Кухонных крупно скачущих часов.
Уж до чего шероховато время,
А все-таки люблю за хвост его ловить,
Ведь в беге собственном оно не виновато
Да, кажется, чуть-чуть жуликовато...
Чур, не просить, не жаловаться! Цыц!
Не хныкать -
Для того ли разночинцы
Рассохлые топтали сапоги,
Чтоб я теперь их предал?
Мы умрем как пехотинцы,
Но не прославим ни хищи, ни поденщины, ни лжи.
Есть у нас паутинка шотландского старого пледа.
Ты меня им укроешь, как флагом военным, когда я умру.
Выпьем, дружок, за наше ячменное горе,
Выпьем до дна...
Из густо отработавших кино,
Убитые, как после хлороформа,
Выходят толпы - до чего они венозны,
И до чего им нужен кислород...
Пора вам знать, я тоже современник,
Я человек эпохи Москвошвея, -
Смотрите, как на мне топорщится пиджак,
Как я ступать и говорить умею!
Попробуйте меня от века оторвать, -
Ручаюсь вам - себе свернете шею!
Я говорю с эпохою, но разве
Душа у ней пеньковая и разве
Она у нас постыдно прижилась,
Как сморщенный зверек в тибетском храме:
Почешется и в цинковую ванну.
- Изобрази еще нам, Марь Иванна.
Пусть это оскорбительно - поймите:
Есть блуд труда и он у нас в крови.
Уже светает. Шумят сады зеленым телеграфом,
К Рембрандту входит в гости Рафаэль.
Он с Моцартом в Москве души не чает -
За карий глаз, за воробьиный хмель.
И словно пневматическую почту
Иль студенец медузы черноморской
Передают с квартиры на квартиру
Конвейером воздушным сквозняки,
Как майские студенты-шелапуты.
Май - 4 июня 1931
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
