Очнулась – нет, не гипс. Тусовка ветра
в словах. Рассада колкостей-плевков
(без звёздочек). Под чаем круговертит
разлитый стол. И шепчет: «Вытри кровь!» –
воробушек, не смеющий влететь к нам
в окно со знаком «Мы здесь не живёт».
И домовой в окошке чуда техник
домашних жадно-жадно смотрит в рот,
качая мордой: «Что ж ты, из копытца?..»
– «Да так…
Похмелье.
Мёртвая вода»…
Ожаждеть пыль на сухаре грозится.
И бьёт стрелой нарвавшая пята
кровати.
Словно выпавший котёнок
из гробика «Гнездовье кукушат»,
лакаю кисло-горький уксус-тоник
на тех словах, что, мёртвые, лежат,
как порно-диски, пятна и окурки,
как шесть гвоздик на выбитых гвоздях…
Куда идём мы, солнце?
В Мекку?
В дурку?
В корыто?
В битву?
Под сосновый дах
у серых луж?
И почему все крупы
дорожки фраз засыпали? –
слепняяяк…
Когда под нами – земли одной группы
и лешие в похожих сапогах,
когда на нас – одни и те же тучи,
как пудельки, виляют языком,
и тот же воздух мордочкой о брючки,
посыпанные сахарным песком
желальным, трётся («что-то отсырели…»),
и те же пчёлы тренькают гудки
на сотах, и тот самый Церетели
ваял нам губы, хвост и коготки,
когда вокруг – одни и те же звери,
и птенчик, что боится к нам влететь,
и тот же Нил небесный капли ксерит
нам на зонты, и тот же Магомет
не ходит в горы наших двух душонок, –
то почему же горы так разны?
И свет из глаз, как яйца – кукушонок, –
выпихивают к призракам грозы,
в рассаду перца,
в уксусы тусовок
садистских звуков…
Чай.
Разлитый стол.
Похмелье.
Домовой.
Лакать копытце.
Зацвёвший воздух – как стакан пустой.
В холодной ванной – дохлая китица.
Уехать в тундру.
К звёздочным плевкам.
К оленям мягкогубым безоружным.
И разучиться выть и привыкать.
…. Очнулась.
Нет, не гипс,
а что-то – хуже.
А за окном –
весна
и птичий град.
А здесь жил Мельц. Душа, как говорят...
Все было с ним до армии в порядке.
Но, сняв противоатомный наряд,
он обнаружил, что потеют пятки.
Он тут же перевел себя в разряд
больных, неприкасаемых. И взгляд
его померк. Он вписывал в тетрадки
свои за препаратом препарат.
Тетрадки громоздились.
В темноте
он бешено метался по аптекам.
Лекарства находились, но не те.
Он льстил и переплачивал по чекам,
глотал и тут же слушал в животе.
Отчаивался. В этой суете
он был, казалось, прежним человеком.
И наконец он подошел к черте
последней, как мне думалось.
Но тут
плюгавая соседка по квартире,
по виду настоящий лилипут,
взяла его за главный атрибут,
еще реальный в сумеречном мире.
Он всунул свою голову в хомут,
и вот, не зная в собственном сортире
спокойствия, он подал в институт.
Нет, он не ожил. Кто-то за него
науку грыз. И не преобразился.
Он просто погрузился в естество
и выволок того, кто мне грозился
заняться плазмой, с криком «каково!?»
Но вскоре, в довершение всего,
он крепко и надолго заразился.
И кончилось минутное родство
с мальчишкой. Может, к лучшему.
Он вновь
болтается по клиникам без толка.
Когда сестра выкачивает кровь
из вены, он приходит ненадолго
в себя – того, что с пятками. И бровь
он морщит, словно колется иголка,
способный только вымолвить, что "волка
питают ноги", услыхав: «Любовь».
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
