... загорелые люди в жемчужинках на песке,
им в глаза мельтешит позолоченный махаон...
Им смешливо-щекотно у ветра на волоске,
у них тёплые пальчики - пальчиков миллион...
Мы лежим в этих пальчиках, в чёрных кувшинках, мы -
словно глина кувшина, что лепится прямо здесь,
мы - туземцы, сбежавшие с пустоши Колымы,
в двух куриных божках в грудине.
У нас есть вес -
волосинок, что крутят любовью и держат грязь,
чтоб на ней расцветали камни, и урны, у
нас есть всё - нам не нужен в избушке прозрачный газ,
нам не нужно бояться, что "блюдечко уроню"..
Мы лежим на кокосовых винтиках, в жемчугах -
самоцветах росинок на листьях, что тот смарагд.
Мы купаемся в человеческих берегах,
а под нами рубцуется лотосом липкий страх,
что мы - выдумка, что эти лица и блики на
перекушенных губках от бабочки золотой,
что твоя несусветно глубокая глубина,
что мой след, оставляющий пар на той ледяной
катакомбе всех душ бледнолицых, - что их здесь нет...
Загорелые люди в жемчужинках - это сон,
обнажённым Гогеном замешанный,
на спине
покрывал отпечатанный...
Ляг.
Прислони лицо
к покрывалу -
смотри, проступают - щекотно, щщщщ....
Махаоны, ветра, мир в ракушечных пальчиках...
Если глина - лепись.
Если глина - лепись! Молчи!
У тебя уже - разрисованная щека,
у тебя уже - песок - самоцветный сок
на загаре сердца, на чёрной подушке мрий...
Это выдумка - шепчет солнышко-колесо -
обжигает так, что как тут ему соври?
Я срываю с неба парео.
Стелю платком.
Он не держит - вишу, словно глыба на волоске...
... загорелые люди - чёрное молоко
на песке-не-песке,
на нигде-не-песке-ни-с-кем...
Анциферова. Жанна. Сложена
была на диво. В рубенсовском вкусе.
В фамилии и имени всегда
скрывалась офицерская жена.
Курсант-подводник оказался в курсе
голландской школы живописи. Да
простит мне Бог, но все-таки как вещ
бывает голос пионерской речи!
А так мы выражали свой восторг:
«Берешь все это в руки, маешь вещь!»
и «Эти ноги на мои бы плечи!»
...Теперь вокруг нее – Владивосток,
сырые сопки, бухты, облака.
Медведица, глядящаяся в спальню,
и пихта, заменяющая ель.
Одна шестая вправду велика.
Ложась в постель, как циркуль в готовальню,
она глядит на флотскую шинель,
и пуговицы, блещущие в ряд,
напоминают фонари квартала
и детство и, мгновение спустя,
огромный, черный, мокрый Ленинград,
откуда прямо с выпускного бала
перешагнула на корабль шутя.
Счастливица? Да. Кройка и шитье.
Работа в клубе. Рейды по горящим
осенним сопкам. Стирка дотемна.
Да и воспоминанья у нее
сливаются все больше с настоящим:
из двадцати восьми своих она
двенадцать лет живет уже вдали
от всех объектов памяти, при муже.
Подлодка выплывает из пучин.
Поселок спит. И на краю земли
дверь хлопает. И делается уже
от следствий расстояние причин.
Бомбардировщик стонет в облаках.
Хорал лягушек рвется из канавы.
Позванивает горка хрусталя
во время каждой стойки на руках.
И музыка струится с Окинавы,
журнала мод страницы шевеля.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.