на венере зацветают яблони
на плутоне зацветают яблони
на уране зацветают сакуры
белые лепестки
на кометах летят садовники
в сериалах цветут садовники
в наших жилах болят садовники
мы все срежем
мы сможем
мы
носим сердце из ножниц в клеточку
носим руки из ножниц в клеточку
водим братьев из ножниц в клеточку
на заточку
чтоб не ржаветь
только все мы - внутри - как ржавчина
наши руки на кошках - ржавчина
наши вздохи на боли - ржавчина
наши волосы только - лунь
оттого что над нами сушится
на веревке луна и сушатся
на цепочке кресты и даже на
наших пальцах когтистых сушится
океан мировой -
вырывается
бьет хвостом
а мы держим
и лижем аленьким
язычком змеевидным
аленький
семицветик к царапкам аленьким
прижимаем
и смотрим в высь
где вовсю расцветают яблони
где мы тоже - почти что яблони
с лепестками осин и пластика
с каннибальной живой корой
и с дуплом где садовник взвешенный
на своих проржавевших ножницах
и повешенный да за горлышко
что-то тихо мурлычет сквозь
зубы-смерть -
что на марсе - яблони
что на млечном ведь тоже - яблони
и налив белоснежный сыпется
в наши ветко-сухие сны
а однажды - на темя рухнет ведь
и мы сплющимся словно белые
лепестки и взлетим вниз космоса
где ни ножниц
ни новостей
только яблони в белых саванах
только яблони в черных дырочках
только яблони в лоне солнышка
где всегда как в аду тепло
Здесь жил Швейгольц, зарезавший свою
любовницу – из чистой показухи.
Он произнес: «Теперь она в Раю».
Тогда о нем курсировали слухи,
что сам он находился на краю
безумия. Вранье! Я восстаю.
Он был позер и даже для старухи -
мамаши – я был вхож в его семью -
не делал исключения.
Она
скитается теперь по адвокатам,
в худом пальто, в платке из полотна.
А те за дверью проклинают матом
ее акцент и что она бедна.
Несчастная, она его одна
на свете не считает виноватым.
Она бредет к троллейбусу. Со дна
сознания всплывает мальчик, ласки
стыдившийся, любивший молоко,
болевший, перечитывавший сказки...
И все, помимо этого, мелко!
Сойти б сейчас... Но ехать далеко.
Троллейбус полн. Смеющиеся маски.
Грузин кричит над ухом «Сулико».
И только смерть одна ее спасет
от горя, нищеты и остального.
Настанет май, май тыща девятьсот
сего от Р. Х., шестьдесят седьмого.
Фигура в белом «рак» произнесет.
Она ее за ангела, с высот
сошедшего, сочтет или земного.
И отлетит от пересохших сот
пчела, ее столь жалившая.
Дни
пойдут, как бы не ведая о раке.
Взирая на больничные огни,
мы как-то и не думаем о мраке.
Естественная смерть ее сродни
окажется насильственной: они -
дни – движутся. И сын ее в бараке
считает их, Господь его храни.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.