если выпить много сиропа,
изрезанного,
будто кленовый лист,
спазмами горла,
каменным комом молчания,
когда люди вокруг вымерли –
в белом лице
непаристого числа
потусемейного рода,
можно увидеть то,
о чём
не могли бы мечтать
даже смирные психи,
тишайшие подданные
Королевства Шприцев
и Мутных Зелёных Ванн…
–
видеть,
как вещи
превращаются
в скальпы индейцев:
Тапочки Рваный Тигр,
Лампочка Рана В Глаз,
Наволка Синего Водопада,
и всё это –
в мутном окне
под стриженными ресницами
(но в кадре не видно ножниц…)
ножницы
выпиваются
вместе с сиропом –
обучая тебя
вырезать печаль,
которая тебя не слушает,
вырезать из памяти
сотни шкафёнков-памятников,
вырезать из мысленных –
мыльных и в жуть взаправдошных,
а потом возвращаться к стрижке:
стричь свою сволочь,
ощущающую себя ахнутой,
стричь свою кожу,
чтобы смыть его сок без мякоти,
стричь свои глаза,
чтобы он в них не видел чёртиков,
стричь свои мысли,
чтобы казаться к нему ближе
и придумывать,
что всё это
так невозможно трогательно –
будто жираф,
кормящий сосцами
тысячу журавлей, летящих
из сердца зелёной пагоды
на паперть бумаги
с надписью пеплом: «паспорт»…
правда, утром
журавли возвращаются
на орбиты своя, и от этого
так приторно,
так трогательно думать,
что ножницы
улетели куда-то в форточку,
что кофе
горькоподобен чуду, чудеса же
творить некому вот уже больше
двух тысяч вечностей,
что близость –
это звероящер, выкормленный
молоком змеи
и зубами гиены (в трупиках
и прогорклой крови)…
утром
всё просто:
режется
лук,
тормозит такси,
из индейцев-скальпиков
воздвигается дом.
ты идёшь разносить будильники
или пиццу, болтая во рту
пузырьки безумия
из сиропа от кашля –
чтоб в горле хотя бы камушки
говорили друг с другом
и были друг другу ближе…
я, наверное, уже надоела тебе со своими "АХами", но твои стихи мне всегда так метко в сердечко попадают, что мне очень хочется тебе об этом рассказать, вот. Люблю их сильно-присильно.
ничего ты не надоела.
но ты слишком добрая, вот)
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Еще далёко мне до патриарха,
Еще не время, заявляясь в гости,
Пугать подростков выморочным басом:
"Давно ль я на руках тебя носил!"
Но в целом траектория движенья,
Берущего начало у дверей
Роддома имени Грауэрмана,
Сквозь анфиладу прочих помещений,
Которые впотьмах я проходил,
Нашаривая тайный выключатель,
Чтоб светом озарить свое хозяйство,
Становится ясна.
Вот мое детство
Размахивает музыкальной папкой,
В пинг-понг играет отрочество, юность
Витийствует, а молодость моя,
Любимая, как детство, потеряла
Счет легким километрам дивных странствий.
Вот годы, прожитые в четырех
Стенах московского алкоголизма.
Сидели, пили, пели хоровую -
Река, разлука, мать-сыра земля.
Но ты зеваешь: "Мол, у этой песни
Припев какой-то скучный..." - Почему?
Совсем не скучный, он традиционный.
Вдоль вереницы зданий станционных
С дурашливым щенком на поводке
Под зонтиком в пальто демисезонных
Мы вышли наконец к Москва-реке.
Вот здесь и поживем. Совсем пустая
Профессорская дача в шесть окон.
Крапивница, капризно приседая,
Пропархивает наискось балкон.
А завтра из ведра возле колодца
Уже оцепенелая вода
Обрушится к ногам и обернется
Цилиндром изумительного льда.
А послезавтра изгородь, дрова,
Террасу заштрихует дождик частый.
Под старым рукомойником трава
Заляпана зубною пастой.
Нет-нет, да и проглянет синева,
И песня не кончается.
В пpипеве
Мы движемся к суровой переправе.
Смеркается. Сквозит, как на плацу.
Взмывают чайки с оголенной суши.
Живая речь уходит в хрипотцу
Грамзаписи. Щенок развесил уши -
His master’s voice.
Беда не велика.
Поговорим, покурим, выпьем чаю.
Пора ложиться. Мне, наверняка,
Опять приснится хмурая, большая,
Наверное, великая река.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.