Лишь раз в году и раб и господин
спешат к своим столам одновременно.
Домохозяйки, вырвавшись из плена,
С мужьями проплывают вдоль витрин.
И пьют вино старушки и спортсмены:
салют, чин-чин.
под детский хохот режут оливье,
труба дымится, печь дрова глотает,
и Герда отправляется за Каем.
Больной, с улыбкой, поправляет плед,
как будто понял главную из тайн,
что Бога нет.
А Бог летит на синем корабле
над гордой Ригой над мостом Нью-Йорка,
над Сомали, над фермами и фьордом,
И девочке со спичками теплей.
Промозглый ветер кажется надолго
приник к земле.
В короткую ночь перелетной порой
Я имя твое повторял, как пароль.
Под окнами липа шумела,
И месяц вонзался в нее топором,
Щербатым, как профиль Шопена.
Нам липа шептала, что ночь коротка –
Последняя спичка на дне коробка.
Я имя твое наготове берег,
Как гром тишина грозовая,
Летя по Каретной в табачный ларек,
Авансом такси вызывая.
Пустые звонки вырывались из рук,
Над почтой минуты мигали.
На город снижался невидимый звук,
Мазурку сшивая кругами.
Не я тебе липу сажал под окном,
Дорогу свою не стелил полотном.
Слеза моя, кровь и ключица.
Нам без толку выпало вместе в одном
Раздвоенном мире случиться.
Останется воздух, а дерево – прах.
Пространство спешит на свободу.
Нам выпало жить в сопряженных мирах,
Без разницы звезд над собою.
Я черный Манхэттен измерю пешком,
Где месяц висит над бетонным мешком,
Сигнальная капля живая,
Минуту с минутой, стежок за стежком
Мазурку из мрака сшивая.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
