Древесный полумрак в чешуйках и лузге
повадкой лёгкой с вывертом стрекозьим
и точкой в нём, и пылью в колоске
меняется невесть, по сути, с кем
безмыслием в любовно-точной дозе,
жарой обеденной и взглядом наугад,
повадкой облака, тоскующего над
листвой, артикулирующей полдень,
лицом его, переводящим взгляд
с толпы дерев к подвалам трав исподних,
где пальцы солнца пишут письменами
по скошенным дорожкам, каждый знак
выписывая снова, чуть не так
узор качнёт, и молча признавая
артикуляцию безмыслия в листве,
ощупыванье полдня в бессловесной
толпе из губ и век, где всем им тесно,
где ветви расплетаются по две
и по четыре в хаосе древесном,
где, вызрев исподволь, меняются слегка
и, опрокинутые, медлят облака,
пока жара округлым ртом беззвучья
артикулирует, грассируя слегка,
словарь листвы и слог разъятых сучьев.
Олег Поддобрый. У него отец
был тренером по фехтованью. Твердо
он знал все это: выпады, укол.
Он не был пожирателем сердец.
Но, как это бывает в мире спорта,
он из офсайда забивал свой гол.
Офсайд был ночью. Мать была больна,
и младший брат вопил из колыбели.
Олег вооружился топором.
Вошел отец, и началась война.
Но вовремя соседи подоспели
и сына одолели вчетвером.
Я помню его руки и лицо,
потом – рапиру с ручкой деревянной:
мы фехтовали в кухне иногда.
Он раздобыл поддельное кольцо,
плескался в нашей коммунальной ванной...
Мы бросили с ним школу, и тогда
он поступил на курсы поваров,
а я фрезеровал на «Арсенале».
Он пек блины в Таврическом саду.
Мы развлекались переноской дров
и продавали елки на вокзале
под Новый Год.
Потом он, на беду,
в компании с какой-то шантрапой
взял магазин и получил три года.
Он жарил свою пайку на костре.
Освободился. Пережил запой.
Работал на строительстве завода.
Был, кажется, женат на медсестре.
Стал рисовать. И будто бы хотел
учиться на художника. Местами
его пейзажи походили на -
на натюрморт. Потом он залетел
за фокусы с больничными листами.
И вот теперь – настала тишина.
Я много лет его не вижу. Сам
сидел в тюрьме, но там его не встретил.
Теперь я на свободе. Но и тут
нигде его не вижу.
По лесам
он где-то бродит и вдыхает ветер.
Ни кухня, ни тюрьма, ни институт
не приняли его, и он исчез.
Как Дед Мороз, успев переодеться.
Надеюсь, что он жив и невредим.
И вот он возбуждает интерес,
как остальные персонажи детства.
Но больше, чем они, невозвратим.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
