что там за Елисейскими полями
откуда отправляемся в полет,
где все что будет с нами- снами,
где солнце не заходит, не встает.
где неземных гармоний подпространство,
душ нерожденных трепетный восторг.
и ужас пред началом новых странствий,
и криков немота и замкнутый простор.
там где рождается все снова изначально,
где свет и тьма еще не рождены,
где все предрешено и все случайно,
безмолвья чистота и частота волны.
там за порогом бытия и славы,
где быть или не быть- одно,
там жажда жить грядущая отрава,
и воплотиться в плоть- вины вино.
там тишины таинственные узы
прорежет новый крик и новый век,
и пропоют в восторге музы:
как смел родиться смертный человек.
Обычно мне хватает трёх ударов.
Второй всегда по пальцу, бляха-муха,
а первый и последний по гвоздю.
Я знаю жизнь. Теперь ему висеть
на этой даче до скончанья века,
коробиться от сырости, желтеть
от солнечных лучей и через год,
просроченному, сделаться причиной
неоднократных недоразумений,
смешных или печальных, с водевильным
оттенком.
Снять к чертям — и на растопку!
Но у кого поднимется рука?
А старое приспособленье для
учёта дней себя ещё покажет
и время уместит на острие
мгновения.
Какой-то здешний внук,
в летах, небритый, с сухостью во рту,
в каком-нибудь две тысячи весёлом
году придёт со спутницей в музей
(для галочки, Европа, как-никак).
Я знаю жизнь: музей с похмелья — мука,
осмотр шедевров через не могу.
И вдруг он замечает, бляха-муха,
охотников. Тех самых. На снегу.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
