Когда я нечаянно наступаю кому-нибудь в проходе на больную ногу, то болезненно сочувствую испытавшему боль и искренне говорю: простите, ради бога. Думаю про себя: вот же я слепая дура, но и ты, дружок, тоже хорош - коль выставил в проход больную ногу, так предупреждать надо, мол, осторожнее ходите, переступайте через неё.
Однако, расскажу одну историю, которая уже о другом, хотя сюжет похож, и, как мне кажется, о более важном.
Однажды в бане я зашла в парилку, там была парно и темновато, поднялась по ступенькам на самый верх, обнесенный легкими перильцами, и сослепу (без очков, к тому же) встала на какую-то тряпку (удивилась даже, коврик, что ли?), лежащую под ногами. Стою. Заходит молодая, высокая, худощавая женщина, поднимается ко мне и, вдруг, начинает орать благим матом (и матом в буквальном смысле) на тюремной фене с угрозами спустить меня с лесенки. Я стою, оказывается, на её трусах, которые она подстелила для себя, но на минутку зачем-то вышла. И, вдруг, я почувствовала противный, животный страх, потому что от женщины исходила реальная, материальная волна настоящей угрозы. Поняла - зэчка, запрограммирована жизненным опытом на такое поведение. Она умеет вызывать в себе истерику, выдающую волну ярости, необходимую для выживания в опасной стае. Её мозг и душа в плену стереотипа. Я подавила страх, к счастью, у меня был опыт общения с такими людьми (правда, давний, и я подзабыла, потому испугалась сначала), сказала очень тихо, но твердо, ты, подруга, извини, не видела я, не заметила, и зря ты так раздухарилась, пойдем ка лучше по пивку треснем. И пошли, и треснули. Она оказалась славной.
Так вот, это я о стереотипах представлений о жизни и людях, будь они, эти стереотипы, неладны, Кэт, ибо, жить спокойно мне мешают лишь боль слева в подреберье и, Оле, глупый, детский страх сказать глупость. Борюсь: и с той, и с другим. С последним, как видите, успешно.
Молчание, конечно, золото (народная мудрость), но если уж начали говорить, то не бойтесь сказать глупость, ибо, обязательно, когда-нибудь, да скажете, но, тот, кто вас любит, умилится и простит, кто равнодушен, не услышит, кто, активно не любит, тот, что бы вы не сказали, всё равно расценит это, как глупость. И вообще, не бойтесь говорить. И вообще, ничего не бойтесь, кроме железобетонных конструкций в душе и в голове.
Как побил государь
Золотую Орду под Казанью,
Указал на подворье свое
Приходить мастерам.
И велел благодетель,-
Гласит летописца сказанье,-
В память оной победы
Да выстроят каменный храм.
И к нему привели
Флорентийцев,
И немцев,
И прочих
Иноземных мужей,
Пивших чару вина в один дых.
И пришли к нему двое
Безвестных владимирских зодчих,
Двое русских строителей,
Статных,
Босых,
Молодых.
Лился свет в слюдяное оконце,
Был дух вельми спертый.
Изразцовая печка.
Божница.
Угар я жара.
И в посконных рубахах
Пред Иоанном Четвертым,
Крепко за руки взявшись,
Стояли сии мастера.
"Смерды!
Можете ль церкву сложить
Иноземных пригожей?
Чтоб была благолепней
Заморских церквей, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
Государь приказал.
И в субботу на вербной неделе,
Покрестись на восход,
Ремешками схватив волоса,
Государевы зодчие
Фартуки наспех надели,
На широких плечах
Кирпичи понесли на леса.
Мастера выплетали
Узоры из каменных кружев,
Выводили столбы
И, работой своею горды,
Купол золотом жгли,
Кровли крыли лазурью снаружи
И в свинцовые рамы
Вставляли чешуйки слюды.
И уже потянулись
Стрельчатые башенки кверху.
Переходы,
Балкончики,
Луковки да купола.
И дивились ученые люди,
Зане эта церковь
Краше вилл италийских
И пагод индийских была!
Был диковинный храм
Богомазами весь размалеван,
В алтаре,
И при входах,
И в царском притворе самом.
Живописной артелью
Монаха Андрея Рублева
Изукрашен зело
Византийским суровым письмом...
А в ногах у постройки
Торговая площадь жужжала,
Торовато кричала купцам:
"Покажи, чем живешь!"
Ночью подлый народ
До креста пропивался в кружалах,
А утрами истошно вопил,
Становясь на правеж.
Тать, засеченный плетью,
У плахи лежал бездыханно,
Прямо в небо уставя
Очесок седой бороды,
И в московской неволе
Томились татарские ханы,
Посланцы Золотой,
Переметчики Черной Орды.
А над всем этим срамом
Та церковь была -
Как невеста!
И с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту,-
Непотребная девка
Стояла у Лобного места
И, дивясь,
Как на сказку,
Глядела на ту красоту...
А как храм освятили,
То с посохом,
В шапке монашьей,
Обошел его царь -
От подвалов и служб
До креста.
И, окинувши взором
Его узорчатые башни,
"Лепота!" - молвил царь.
И ответили все: "Лепота!"
И спросил благодетель:
"А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его
Церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях
И в землях Рязанских
И прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!
Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
И клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их,
Темных,
На стылое лоно земли.
И в Обжорном ряду,
Там, где заваль кабацкая пела,
Где сивухой разило,
Где было от пару темно,
Где кричали дьяки:
"Государево слово и дело!"-
Мастера Христа ради
Просили на хлеб и вино.
И стояла их церковь
Такая,
Что словно приснилась.
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд,
И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах
По широкой Руси
Гусляры.
1938
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
