Всё чаще вспоминается прошлое, а именно, самый светлый его отрезок – детство. И папа. Вот я сижу у него на коленях, у меня в руках букварь. Мне три года, но я уже умею читать слова и даже предложения. Повторяю за папой:
- Лара мала. Мама мыла Лару.
Добрые картинки. Волшебные, как казалось, буквы. И немножко скрипучий папин голос. А ещё у него всегда были тёплые руки и он заразительно смеялся. Очень доходчиво объяснял, рассказывал разные истории. С ним всегда было интересно. Он не давал скучать. Покупал мне книжки в мягком переплете. Со стихами, сказками, рассказами, красочными картинками. Я любила их читать и перечитывать. Без них я себя не представляла.
Папа мне как-то рассказал, как я выучила буквы. Родители в выходные дни любили полежать подольше и почитать газету. Газеты были очень большие, поэтому одну сторону держал папа, а другую – мама. Я просилась к ним, и они брали меня к себе. Я устраивалась на кровати между ними и тоже «читала» газету. Мне тогда было около двух лет, я уже умела разговаривать. И вот, лежим мы втроём, читаем газету. Я показываю пальчиком букву в заголовке статьи и спрашиваю:
- А ета сто?
Мама улыбается и отвечает:
- Буква «а».
- А ета сто? – протягиваю пальчик к другой букве.
- Буква «с».
И так бывало много раз. Буквы я выучила быстро. А всё потому, вероятно, что я очень любила своих родителей и хотела быть на них похожей. Дети, они ведь такие обезьянки! Я не была исключением. Мне нравилось, что родители много читают, значит, я должна была научиться читать. Потом, становясь старше, я должна была хорошо учиться, хотя, меня никто не заставлял. Я видела, как радовались родители моим успехам в школе, и так не хотелось их огорчать! Да и учеба давалась мне легко.
Папа работал инженером, был рационализатором и изобретателем. Писал статьи в научные журналы, имел патенты. Мама по первой специальности была учительницей. Но потом ей пришлось поменять профессию и поступить в экономический институт. Она училась заочно. Два раза в год уезжала на сессию. А мы с папой оставались вдвоём. В начальных классах я была на продлёнке. Домой приходила часов в пять вечера, доделывала уроки и встречала папу с работы. Мы с ним иногда ходили на вокзал в ресторан. Там были белые скатерти, красивая обстановка, приветливые официантки. Всё было вкусно и празднично. Мы просто ужинали. А потом возвращались пешком, ведь жили недалеко от железной дороги. С детства запомнились и грохот проезжающих поездов, и особенные голоса дикторов и диспетчеров.
А ещё в мамино отсутствие папа заплетал мне косички и завязывал мои любимые синие бантики.
В эти минуты я им гордилась и убеждалась в том, что мой папа умеет делать всё. На завтрак мы ели яичницу, бутерброды и чай. Я убегала в школу, а он уходил на работу.
Когда приезжала мама, всё было феерически радостно. Мы втроём обнимались, смеялись, потом обсуждали мамину сессию и хвалили друг друга.
Мама. Она была душой нашей семьи. Всегда встречала всех с улыбкой и пыталась сразу накормить. Она любила рыбалку. Знала все снасти, как прикормить рыбу, выбирала самые
удачные места на озере. Мужчины-рыбаки её уважали и никогда не подсмеивались. Мне с мамой было уютно и тепло. Я несла ей все свои девичьи тревоги и радости, и она всегда старалась понять и посоветовать, как быть. А ещё мы с ней любили помечтать. О будущем, о нарядах, о цветах, которые посадим весной во дворе. Да мало ли о чём ещё…
… Ломятся в голову мою воспоминания, перебивая друг друга. Уже шесть лет, как нет папы, три года – мамы. Но я их чувствую рядом до сих пор. Ангелы хранители мои. Всегда где-то за спиной. Кажется, обернусь – и вот они, молодые, красивые, готовые подсказать, уберечь, порадоваться за меня.
Никаких связных воспоминаний. Они прилетают фрагментами. А потом исчезают на время, но опять появляются позже, с уже меньшим количеством деталей и нюансов.
Помнится, подарили мне в детском саду саженец ёлочки. Мы с мамой посадили деревце во дворе, на краю клумбы. Ёлочка принялась и росла вместе со мной. Зимой мы её наряжали перед новогодними праздниками. Моя любимая зелёная красавица...
Очень ясно вспоминаются ароматные жасминовые кусты, верба с котиками по весне, стройные ирисы, красные и желтые тюльпаны, синеглазый барвинок, флоксы со сладкими цветочками, разноцветные весёлые космеи. Всё это богатство было в нашем дворе. А за калиткой росли две ивы. Мы с подругой Таней любили залезть на них высоко и разговаривать обо всём на свете. Как приятно было стать единым целым с этим чудо-деревом, прикасаться к длинным прохладным листикам и тонким плакучим веточкам!
Возле калитки у нас был почтовый ящик. Деревянный. Папа его смастерил из кусочков фанеры. Зато крючок и петельку сделала я сама на уроке труда из тугой проволоки. Как было приятно, когда открыв дверцу ящика, я обнаруживала между газетами письмо или открытку! Сейчас как-то исчезли письма, газеты и журналы в почтовых ящиках, за очень редким исключением. Всё это заменили телефоны и компьютеры, соцсети и мессенджеры. Но мне часто снится наш почтовый ящик с моим крючочком. Я открываю дверцу, а там полно писем. Старых, новых. Я их даже читаю.
Та детская радость опять возвращается ко мне. А когда просыпаюсь, не помню, о чём были письма. Но ведь главное то, что они были...
Вспоминать можно очень долго. Бесконечно в рамках одной отдельно взятой жизни. Жаль, что там, где есть моё прошлое, нет меня самой. Я всегда в настоящем. Хорошем ли, плохом, но в нём. А воспоминания приходят и спасают. И лечат. И вдохновляют. Стоит только обернуться...
Облетали дворовые вязы,
длился проливня шепот бессвязный,
месяц плавал по лужам, рябя,
и созвездья сочились, как язвы,
августейший ландшафт серебря.
И в таком алматинском пейзаже
шел я к дому от кореша Саши,
бередя в юниорской душе
жажду быть не умнее, но старше,
и взрослее казаться уже.
Хоть и был я подростком, который
увлекался Кораном и Торой
(мама – Гуля, но папа – еврей),
я дружил со спиртной стеклотарой
и травой конопляных кровей.
В общем, шел я к себе торопливо,
потребляя чимкентское пиво,
тлел окурок, меж пальцев дрожа,
как внезапно – о, дивное диво! –
под ногами увидел ежа.
Семенивший к фонарному свету,
как он вляпался в непогодь эту,
из каких занесло палестин?
Ничего не осталось поэту,
как с собою его понести.
Ливни лили и парки редели,
но в субботу четвертой недели
мой иглавный, игливый мой друг
не на шутку в иглушечном теле
обнаружил летальный недуг.
Беспокойный, прекрасный и кроткий,
обитатель картонной коробки,
неподвижные лапки в траве –
кто мне скажет, зачем столь короткий
срок земной был отпущен тебе?
Хлеб не тронут, вода не испита,
то есть, песня последняя спета;
шелестит календарь, не дожит.
Такова неизбежная смета,
по которой и мне надлежит.
Ах ты, ежик, иголка к иголке,
не понять ни тебе, ни Ерболке
почему, непогоду трубя,
воздух сумерек, гулкий и колкий,
неживым обнаружил тебя.
Отчего, не ответит никто нам,
все мы – ежики в мире картонном,
электрическом и электронном,
краткосрочное племя ничьё.
Вопреки и Коранам, и Торам,
мы сгнием неглубоким по норам,
а не в небо уйдем, за которым,
нет в помине ни бога, ни чё…
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
