|

Женщины никогда не бывают так сильны, как когда они вооружаются слабостью (Иван Бунин)
Мейнстрим
17.02.2012 Завершился конкурс сценариев «Kuzmacinema»Независимая продюсерская компания «Kuzmacinema» подвела итоги конкурса сценариев... Независимая продюсерская компания «Kuzmacinema» подвела итоги конкурса сценариев. Как говорится в распространенном сообщении, победителем конкурса стал сценарий Дмитрия Иванова «Праздник урожая», выделенный среди других представленных в шорт-листе работ как наиболее глубокий, насыщенный, трагичный и, в то же время, цельный.
«Отличная история, простая, вечная, — охарактеризовал сценарий Иванова член жюри Николай Граник. — Рифмуется с грузинским кино: Квирикадзе, Иоселиани; с “До свидания, мальчики”, вообще, с фильмами о взрослении, юности, о провинции, о море. На метауровне историю держит авторская интонация».
«“Праздник урожая” сделан довольно точно, мастерски, с нужной долей меланхолии, иронии, едкой тоски по уходящему времени. Сложный конструкт сценария порой далеко уходит в литературу, и до конца не ясно, сможет ли выйти из литературы обратно в кино. Осмысление этого вызова, поиск путей решения творческой задачи — интересны, — отметил основатель “Kuzmacinema” Кузьма Востриков. — В Интернете много информации о том, что “Праздник урожая” запущен в производство. Мы связались с автором и прояснили ситуацию. Картина запущена не была, ни одного съемочного дня не прошло. Сценарий никем не куплен и не находится на стадии подготовительного периода. Данная ситуация не противоречит правилам нашего конкурса. Начаты переговоры с автором, Дмитрием Ивановым, о продюсировании фильма».
Кузьма Востриков сообщил о планах превратить конкурс сценариев в регулярный, которые смогут состояться не раньше, чем через полтора года, а сценаристам пожелал за это время «натворить новых работ». «К сожалению, большинство авторов мыслят в народной парадигме бытового пространства, где выход к драматургии осуществляется через привычные образы российского сомнения, невежества, слепоты и дикого, совершенно неинтересного алкоголизма, обыгрываемого буквально в каждом сценарии», — сказал основатель компании.
На сайте кинокомпании отмечены другие работы, потенциально близкие к победе на конкурсе, в сопровождении рецензий Николая Граника.
Читайте в этом же разделе: 17.02.2012 «Большой книге» — большие эксперты! 16.02.2012 Детям подарят книгу 15.02.2012 В Киеве скрестили любовь с шоколадом 15.02.2012 Расизма — не обнаружено 15.02.2012 Новая Пушкинская определила лауреатов
К списку
Комментарии Оставить комментарий
Чтобы написать сообщение, пожалуйста, пройдите Авторизацию или Регистрацию.
|
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Кобаяси Исса
Авторизация
Камертон
Той ночью позвонили невпопад.
Я спал, как ствол, а сын, как малый веник,
И только сердце разом – на попа,
Как пред войной или утерей денег.
Мы с сыном живы, как на небесах.
Не знаем дней, не помним о часах,
Не водим баб, не осуждаем власти,
Беседуем неспешно, по мужски,
Включаем телевизор от тоски,
Гостей не ждем и уплетаем сласти.
Глухая ночь, невнятные дела.
Темно дышать, хоть лампочка цела,
Душа блажит, и томно ей, и тошно.
Смотрю в глазок, а там белым-бела
Стоит она, кого там нету точно,
Поскольку третий год, как умерла.
Глядит – не вижу. Говорит – а я
Оглох, не разбираю ничего –
Сам хоронил! Сам провожал до ямы!
Хотел и сам остаться в яме той,
Сам бросил горсть, сам укрывал плитой,
Сам резал вены, сам заштопал шрамы.
И вот она пришла к себе домой.
Ночь нежная, как сыр в слезах и дырах,
И знаю, что жена – в земле сырой,
А все-таки дивлюсь, как на подарок.
Припомнил все, что бабки говорят:
Мол, впустишь, – и с когтями налетят,
Перекрестись – рассыплется, как пудра.
Дрожу, как лес, шарахаюсь, как зверь,
Но – что ж теперь? – нашариваю дверь,
И открываю, и за дверью утро.
В чужой обувке, в мамином платке,
Чуть волосы длинней, чуть щеки впали,
Без зонтика, без сумки, налегке,
Да помнится, без них и отпевали.
И улыбается, как Божий день.
А руки-то замерзли, ну надень,
И куртку ей сую, какая ближе,
Наш сын бормочет, думая во сне,
А тут – она: то к двери, то к стене,
То вижу я ее, а то не вижу,
То вижу: вот. Тихонечко, как встарь,
Сидим на кухне, чайник выкипает,
А сердце озирается, как тварь,
Когда ее на рынке покупают.
Туда-сюда, на край и на краю,
Сперва "она", потом – "не узнаю",
Сперва "оно", потом – "сейчас завою".
Она-оно и впрямь, как не своя,
Попросишь: "ты?", – ответит глухо: "я",
И вновь сидит, как ватник с головою.
Я плед принес, я переставил стул.
(– Как там, темно? Тепло? Неволя? Воля?)
Я к сыну заглянул и подоткнул.
(– Спроси о нем, о мне, о тяжело ли?)
Она молчит, и волосы в пыли,
Как будто под землей на край земли
Все шла и шла, и вышла, где попало.
И сидя спит, дыша и не дыша.
И я при ней, реша и не реша,
Хочу ли я, чтобы она пропала.
И – не пропала, хоть перекрестил.
Слегка осела. Малость потемнела.
Чуть простонала от утраты сил.
А может, просто руку потянула.
Еще немного, и проснется сын.
Захочет молока и колбасы,
Пройдет на кухню, где она за чаем.
Откроет дверь. Потом откроет рот.
Она ему намажет бутерброд.
И это – счастье, мы его и чаем.
А я ведь помню, как оно – оно,
Когда полгода, как похоронили,
И как себя положишь под окно
И там лежишь обмылком карамели.
Как учишься вставать топ-топ без тапок.
Как регулировать сердечный топот.
Как ставить суп. Как – видишь? – не курить.
Как замечать, что на рубашке пятна,
И обращать рыдания обратно,
К источнику, и воду перекрыть.
Как засыпать душой, как порошком,
Недавнее безоблачное фото, –
УмнУю куклу с розовым брюшком,
Улыбку без отчетливого фона,
Два глаза, уверяющие: "друг".
Смешное платье. Очертанья рук.
Грядущее – последнюю надежду,
Ту, будущую женщину, в раю
Ходящую, твою и не твою,
В посмертную одетую одежду.
– Как добиралась? Долго ли ждала?
Как дом нашла? Как вспоминала номер?
Замерзла? Где очнулась? Как дела?
(Весь свет включен, как будто кто-то помер.)
Поспи еще немного, полчаса.
Напра-нале шаги и голоса,
Соседи, как под радио, проснулись,
И странно мне – еще совсем темно,
Но чудно знать: как выглянешь в окно –
Весь двор в огнях, как будто в с е вернулись.
Все мамы-папы, жены-дочеря,
Пугая новым, радуя знакомым,
Воскресли и вернулись вечерять,
И засветло являются знакомым.
Из крематорской пыли номерной,
Со всех погостов памяти земной,
Из мглы пустынь, из сердцевины вьюги, –
Одолевают внешнюю тюрьму,
Переплывают внутреннюю тьму
И заново нуждаются друг в друге.
Еще немного, и проснется сын.
Захочет молока и колбасы,
Пройдет на кухню, где сидим за чаем.
Откроет дверь. Потом откроет рот.
Жена ему намажет бутерброд.
И это – счастье, а его и чаем.
– Бежала шла бежала впереди
Качнулся свет как лезвие в груди
Еще сильней бежала шла устала
Лежала на земле обратно шла
На нет сошла бы и совсем ушла
Да утро наступило и настало.
|
|